В царстве тьмы - Страница 124

124

— Конечно, конечно, даже просто Лили. Ведь вы — мой наставник и учитель, — весело ответила она.

Князь засмеялся.

— Это означало бы уже злоупотреблять вашей добротой. А вот позвольте представить вам моего друга, ученого, врача-индуса Равана-Веда.

Лили протянула руку с любезным приветствием, и ее взгляд равнодушно скользнул по высокой фигуре почтительно раскланявшегося с ней индуса. Но когда глаза их встретились, Лили вздрогнула и с непонятным ей любопытством стала всматриваться в бронзовое лицо незнакомца. Его черты ей ничего не сказали, но глаза… Где она уже видела эти глаза, и их добрый, почти нежный взгляд?

Приглашение барона к обеду прервало разговор, и все перешли в столовую. Князь с особенным интересом наблюдал первую встречу и во время обеда подметил, что Лили часто посматривала на индийского гостя, пристально и испытующе вглядываясь в него.

Воспользовавшись минутой, когда барон беседовал с индусом, Елецкий нагнулся к Лили и спросил вполголоса:

— Разве мой друг Равана-Веда не понравился вам, что вы так вздрогнули, взглянув на него?

— Нет, не то. Меня поразили глаза этого индуса. Не напоминают ли они вам кого-нибудь? — так же тихо спросила Лили. На отрицательный жест князя она прибавила: — Вы, конечно, мало знали его, а я-то хорошо помню, и глаза этого господина напомнили мне глаза доктора Заторского. Сходство это странное, но поразительное: взгляд совершенно один и тот же.

— Разумеется, это очень любопытно, что глаза человека, родившегося под тропиками, походят на глаза умершего, типичного северянина, — заметил князь.

— Доктор всегда был добр к нам и память о нем дорога мне, как о самом близком человеке. Я узнала, что Вадима Викторовича схоронили неподалеку от его умершей тетки на Александро-Невском кладбище, и сыскала могилу: она была совершенно заброшена и деревянный крест совсем покосился. Со стороны двоюродного брата усопшего, получившего хорошее наследство, нехорошо, что он пожалел поставить памятник. Лучше было бы оставить гроб в Зельденбурге, в нашем склепе, — с негодованием закончила Лили.

— Я закажу ему приличный памятник, — сказал князь.

— Благодарю, но это уже сделано. По моей просьбе папа дал две тысячи рублей для этого, и я поставила прекрасный памятник из белого мрамора. Могила украшена цветами и сторожу поручено поддерживать неугасимую лампаду перед помещенной в кресте иконой Пресвятой Девы. Я часто езжу туда молиться и ношу цветы.

Она говорила по-русски и была так взволнована, что не заметила загадочного взгляда, который бросил на нее индус.

— Знаете, Алексей Адрианович, — понизив голос заговорила она снова после минутного молчания, — я слышала, что слуги в Зельденбурге утверждают, будто видели маму, бегавшую по стеклянной галерее с отчаянными жестами. Несомненно, ее душа страдает, потому что она ведь умерла без покаяния! О! Какой страшный грех взял отец на свою совесть. Но, скажите, неужели нельзя сделать что-нибудь для облегчения ее страданий и успокоения в могиле?

— Надо подумать. Но я буду горячо молиться за нее, — ответил князь, с сожалением глядя на взволнованное личико и влажные глаза Лили.

После обеда продолжали беседовать, и юная баронесса рассказала о своем свидании с Мэри, упомянув, что та чрезвычайно изменилась.

— Ее дом не нравится мне. Все в нем очень богато и красиво, но в прихожей много истуканов с бесовскими рожами. Фи! Вообще, у нее появились странные вкусы. Хотя бы: она не расстается со своим прирученным тигром, а часть лета намеревается провести в страшном Зельденбурге.

— Барон уже говорил мне об этой, тем более странной для молодой женщины фантазии, что ведь она сама пережила там большое горе.

— Знаете, мне кажется, что несмотря на замужество, она не забыла Вадима Викторовича. Когда я выразила удивление по поводу ее намерения жить в Зельденбурге, она с грустью сказала: «Это место очень дорого мне: я провела в нем лучшие дни моей жизни».

Наступившее время было блаженным спокойствием для Лили, и наоборот, отмечено неустанной работой для князя с приятелем.

Доктор собирался приступить к лечению при помощи герметической медицины. А Елецкий, со своей стороны, деятельно готовил издание сочинения, которое привез в рукописи. Тем не менее, он нисколько не заблуждался относительно трудности распространить книгу, содержание которой шло вразрез с укоренившимися воззрениями, проповедуя людям новую идеологию и открывая совершенно неведомый кругозор.

Однажды в доме у барона князь читал перед довольно многочисленной аудиторией программу своего сочинения, касавшегося, между прочим, следующих вопросов: разнообразие краски излучаемых мыслей и сила мозгового излучения или, иными словами, мышления, доказанная, например, способностью произвольного понижения или повышения ртути в термометре под влиянием флюидической силы экспериментатора. Не менее интересны были опыты оживления астральными токами драгоценных камней, омертвелого жемчуга, увядших цветов, насекомых и маленьких больных рыбок, и, наконец, эстериоризация астрального тела и объявление войны смерти.

Это чтение возбудило среди слушателей, принадлежавших к «близким» общества, большой интерес, а так как между ними было много любопытных относительно оккультизма и несколько больных, то все они явились первыми кандидатами на герметическое лечение у «интересного» индуса Равана-Веда.

Когда приятели остались одни, доктор лукаво заметил, что князь уже приобрел первых читателей.

— А ты первых пациентов. Барон пел тебе неумолчные гимны, к тому же, ты весьма любопытный врач, который лечит даром. Разве это не сокровище, особенно для дам? — возразил князь, поддразнивая.

124